Und die Welt zahlt laut bis zehn
Что-то редко здесь оставляю своё. Но в конце-то концов, почему редко, если это дневник?
Слабое эго, полное слёз,
По воздуху водит руками.
Тянется, тянется... Только насквозь
Пробита душа гвоздями.
Не страшно, не страшно... Прохлады глотни,
Ей веют времён потоки.
Чернеют меж снега, как космос, они
И ведут... Да. Ведут к истокам.
Но не всякому просто подняться с колен,
Если сердце свинцом налито
И шагать не легко через мор и тлен
По холодным каменным плитам.
То, что видят глаза, не внушает сейчас
Ничего, кроме жути, что воет
В коридорах ночами. Ну, иди. В добрый час.
И делай, что хочешь, воин.
Если б знали глаза, что же видят они,
То не треснули б зеркалами.
В трещины сгустки стекают из тьмы:
"Породнись же, смешайся с нами!"
А потом попытайся отнять от лица
Ладони. Тянись к рукояти.
Твой единственный компас и ключ от ларца.
Постарайся привыкнуть, приятель.
Слабое эго, полное слёз,
По воздуху водит руками.
Тянется, тянется... Только насквозь
Пробита душа гвоздями.
Не страшно, не страшно... Прохлады глотни,
Ей веют времён потоки.
Чернеют меж снега, как космос, они
И ведут... Да. Ведут к истокам.
Но не всякому просто подняться с колен,
Если сердце свинцом налито
И шагать не легко через мор и тлен
По холодным каменным плитам.
То, что видят глаза, не внушает сейчас
Ничего, кроме жути, что воет
В коридорах ночами. Ну, иди. В добрый час.
И делай, что хочешь, воин.
Если б знали глаза, что же видят они,
То не треснули б зеркалами.
В трещины сгустки стекают из тьмы:
"Породнись же, смешайся с нами!"
А потом попытайся отнять от лица
Ладони. Тянись к рукояти.
Твой единственный компас и ключ от ларца.
Постарайся привыкнуть, приятель.